Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля - Роман Витольд Ингарден

И я думаю, что содержание первого тома «Идей» выражает существенный прогресс в философии XX столетия. Хотя относительно некоторых аналитических исследований возможны сомнения, и хотя позднее Гуссерль в отдельных исследованиях пошел безусловно дальше, как в этом можно убедиться на основании его манускриптов и трудов, опубликованных позднее, тем не менее, эта книга — большое научное достижение, и это еще долго будет заставлять нас возвращаться к ней. Не столько сравнительно многочисленные размышления о феноменологическом методе, сколько обильные, конкретно проведенные аналитические исследования показали нам ad oculos, как можно заниматься феноменологическим анализом.

Теперь, чтобы сосредоточиться на теме идеализма, я бы хотел прежде всего напомнить Вам, что в прошлый раз я перечислил некоторые основные тезисы, относящиеся к этому идеализму, и сказал, что уже разобранные утверждения — такого рода, что они не требуют обязательного истолкования в духе идеализма вовсе и не обязательно к нему ведут. Они могут быть поняты таким образом, что точка зрения, занимая которую мы принимаем реальный мир как независимый от сознания и, тем самым, по своему бытию автономный, может быть сохранена. Напротив, утверждения, которые предстоит обсудить сегодня, имеют такое содержание и такой характер, что, наверное, было бы очень трудно, принимая их в расчет, предполагать у Гуссерля реалистическое решение или же пытаться истолковать, его точку зрения таким способом, чтобы потом еще можно было сказать: да тут же нет никакого «идеализма».

Я хочу начать с того утверждения, о котором в прошлый раз я говорил в самом конце, а именно, с утверждения, что реальный мир в своем бытии принципиально может быть подвергнут сомнению, в то время как чистое сознание, то есть мое <чистое> сознание, сомнению быть подвергнуто не может, причем опять-таки принципиально. Сомневаться в нем абсурдно, говорит Гуссерль. Это утверждение относится к тем, которые еще отнюдь не требуют идеалистического истолкования. Однако оно имеет определенные скрытые основания, на которых сегодня я хотел бы остановиться подробнее. В чем состоит основание того, что, согласно первому тому гуссерлевых «Идей», принципиально возможным является сомнение в существовании мира, или, — как выражает это Гуссерль, — что это сомнение является принципиально мыслимым? И прежде всего: что значит слово «мыслимо» (denkbar)? Ведь в немецком языке это слово употребляется в различных смыслах. «Мыслимо» может значить, что вообще возможно помыслить <нечто>. При таком истолковании этого слова мыслить можно любой абсурд. Но именно потому, что можно мыслить абсурд, и существует нормативная логика — правила, определяющие, что то или это делать нельзя. Есть, однако, и второе значение слова «мыслимо», при котором к нему уже ничего не прибавляется, и в живой речи оно понимается именно в этом смысле, а именно, что можно мыслить разумное, что в том, что обозначается здесь как «мыслимое», не содержится никакого абсурда. И у Гуссерля, естественно, это слово употребляется не в первом, но во втором смысле, когда он говорит, что сомнение в бытии реального мира принципиально «мыслимо». Это значит, что в мыслимости сомнения в существовании мира, т.е. в мысли о возможности его несуществования, нет ничего абсурдного. Я должен это подчеркнуть, ибо с этим связано второе утверждение, а именно, что абсурдно думать, — хотя и это можно «помыслить», — будто чистое сознание не существует в тот момент, когда оно постигается в имманентном восприятии.

Почему же несуществование реального мира мыслимо в этом второй смысле слова? Конечно, существуют различные аргументы, которые приводит Гуссерль и которые в прошлый раз я разобрал в связи с {вопросом о} структуре внешнего чувственного восприятия, а именно, что восприятие односторонне, что содержащиеся в нем полагаемые единства {Vermeintheiten} не полностью подтверждаются в созерцании и т.д. Но есть и еще кое-что, такое, на что Гуссерль указывает именно в этой связи, о чем уже я говорил ранее, но что теперь следует подчеркнуть особо. Дело в том, что реальный мир, возможно даже каждая находящаяся в реальном мире вещь, трансцендентны, причем трансцендентны в онтическом смысле, а это значит, что вещь по своей сущности не есть и не может быть реальной (reell) составной частью какого-либо <переживания> сознания. Мир, если он существует — это просто некое второе по отношению к чистому сознанию сущее, и, как говорит Гуссерль, в случае трансцендентного восприятия нет неопосредованного единства между воспринятым в нем предметом, вещью и целым миром, с одной стороны, и восприятием, с другой, — здесь мы имеем дело с двумя различными областями бытия. Следовательно, одно может существовать, а другое — нет. Это две вещи, две реальности, две сущности.

Такое утверждение опирается на некоторые предпосылки, которые мы должны эксплицировать. Ибо, во-первых, здесь содержится определенное предположение о мире; а именно, он представляет собой нечто второе, нечто настолько независимое от первого, что он мог бы как быть, так и не быть. В этом аргументе, который Гуссерль приводит здесь в связи с трансценденцией, молчаливо [предполагается], что этот реальный мир именно реален, что он по отношению к сознанию, к восприятию представляет собой некое второе сущее, и что в своем бытии он независим от сознания. Позднее, когда будет проделан весь путь аргументации и, когда будут приняты еще кое-какие утверждения, дело будет представляться уже иначе. Но здесь мир мыслится еще в «реалистическом» духе. Во-вторых: «мыслимо», а это значит: возможно не впадая в абсурд, думать, что воспринятые вещи не существуют, хотя переживание восприятия сохраняется. И здесь возможны даже две ситуации, на которых я хочу остановиться подробнее. Переживание может сохраняться или так, что, хотя вещи уже нет, в протекании восприятия, тем не менее, не изменяется ничего. Или же возможно такое, что восприятие вследствие несуществования предмета как-то модифицируется. Это значит, в первом случае, что молчаливо предполагается нечто такое, что явно высказывается и позднее, однако implicite мыслится уже при установлении сомнительности реального мира, а именно: что то, что сохранилось бы в случае, если бы не было мира, может там существовать независимо от того, чего не было бы. Другими словами: что чистое сознание и, в частности, внешнее восприятие в своем бытии независимы от реального мира. Только принимая эту предпосылку, возможно, не впадая, в абсурд, думать, что мира нет, а чистое сознание, тем не менее, сохраняется. Потому что если бы было предположено, что чистое сознание в своем бытии как раз несамостоятельно или зависимо от того, что, <согласно предположению> не существует, тогда было бы неразумно утверждать, что даже если бы одно отпало, другое оставалось бы <неизменным>.

Итак, мы видим: в утверждении, что имеется различие в сомнительности или несомненности этих